Алиби — надежда, алиби — любовь - Страница 30

— Ну так все правильно! Она гнездо свое вьет! Как все женщины! Потому что так надо, так природой положено. И я вот также пыталась… Тоже изо всех сил старалась быть и умницей, и красавицей, и чтоб все в дом. А от меня муж ушел. Почему? Чего вам еще надо-то?

— Да ничего! Провались оно, это ваше гнездо, знаете куда? — вдруг поднял Саша на нее сердитые потемневшие глаза. — Не надо мне такого семейного счастья! Если оно делает человека не любящим, а таким, таким…

— Каким?

— Изысканно-меркантильным, вот каким!

— Ой, боже мой, какие мы нежные! А что в том плохого, когда человек для семьи старается? Да пусть он при этом хоть каким будет! Семья — это вам не просто любовь-морковь, это все намного сложнее. Тут уже не про любовь, тут про терпимость говорить надо. А как вы хотели? Это ж работа, это тяжкий труд во благо…

— А не хочу тяжкого труда во благо. Какой в этом смысл? Зачем жить рядом с человеком, у которого вместо души — хитрая шкатулка для складирования накопленного? Конечно, вроде и ты ничем не обижен, и тебе выдается из этой шкатулки все, что полагается, по полному списку жизненных удовольствий. И сам ты в этой шкатулке вместе с потрохами сидишь. И снаружи тоже все красиво — и шкатулка, и ее хозяйка… А только нельзя прожить всю жизнь, будучи чужой собственностью. С поводком на шее. Нельзя, чтоб тобой просто пользовались. Хотя и можно, наверное… Только я не могу.

— Это вы сейчас о жене своей так говорите?

— Да. О жене. Теперь уже о бывшей. Ушел я. И давайте обойдемся дальше без комментариев. И так лишку разговорились. О бывших женах вообще нельзя говорить плохо. О них лучше или хорошо, или никак.

— Как о покойниках, что ли? Ну, вы даете… И вообще, что в такой шкатулке плохого? Просто в семье должен быть кто-то лидером… Наверное, по этому принципу нормальная семья и складывается? Кто-то из пары должен посадить себя добровольно в чью-то шкатулку? Я вот себя добровольно посадила. И не моя вина, что так все вышло.

— Нет, Надежда. Наверное, это не семья, это уже другое что-то. Я и сам еще не разобрался. Одно только понял: привлекательность сама по себе — штука очень опасная. В чем бы она ни выражалась. Хоть в красоте, хоть в другом каком качестве…

— … Или в мужской трезвости, например… А что? Тоже привлекательное качество… — задумчиво произнесла Надежда, тихо его перебив, отчего он посмотрел на нее удивленно и замолчал. Потом, будто спохватившись, заговорил снова:

— Ну да. Ну да. Может быть. Вполне может быть. Так вот, что я хотел сказать… За этой вот привлекательностью порой идешь и сам себя теряешь. Одному только глазу, который все падает и падает на что-то, доверять совсем нельзя. В любом случае надо самим собой оставаться. Только тогда имеет смысл мужчине и женщине вместе жить.

— А… Эта ваша Алиса… Она как вообще к вашему решению отнеслась? Ну, что вы уйти от нее решили?

— Да плохо отнеслась. Она вообще терять своего не любит. Вернее, не умеет. Для нее потеря чего-то ей одной принадлежащего — смерти подобна. Или хотя бы потенциально принадлежащего…

— Господи, как вы странно говорите — потенциально принадлежащего!

— Да ничего странного тут нет. Знаете, мы после свадьбы у деда ее поселились. У него квартира очень хорошая, а дед уже сильно старенький был. Но шустрый еще. Он вообще человеком необыкновенным был, хотя его все просто чокнутым маразматиком считали. А на самом деле он очень умный … Так вот, Алиса его квартиру как бы своей уже считала. Умрет, мол, дед, а наследство она как единственная внучка примет. А дед взял и выгнал нас. Вернее, он Алису выгнал, ко мне он хорошо относился. И обещал квартиру государству завещать.

— А за что он ее так?

— Да были причины, в общем.

— Какие?

— Серьезные. Я бы тоже за это на его месте выгнал.

— Ну все-таки, какие?

Саша вдруг положил с деликатным стуком вилку и нож на тарелку, молча и вопросительно уставился на Надежду. Потом тихо произнес:

— Какой-то странный у нас с вами разговор получается… У меня такое чувство, будто я у следователя сижу. Или у настырного психолога.

— Да бросьте! Просто я очень любопытная, обожаю всяческие человеческие истории. И что дальше было? Что предприняла ваша Алиса, чтоб сохранить потенциальную собственность? Или как вы там говорите — потенциально ей принадлежащее?

— Да ничего не предприняла. Заболела просто. Нервный срыв у нее был, мне Пит рассказывал.

— Хм… Конечно, будет тут срыв… Сразу и мужа, и жилье потерять… И срыв, и гнев будет, и желание отомстить… А Пит этот ваш — он ничего не мог предпринять? Ну, по просьбе Алисы? Мне кажется, он очень злится на вас за что-то.

— Да нет, тут другое. Он не на меня злится, ему просто за Алису обидно. Он с первого класса ее любит. Вот он-то как раз с удовольствием сидит в этой ее шкатулке. Он умеет. Ему нравится. Такая вот в его лице верная и преданная человеческая собственность для Алисы получилась. Руку протяни — и она тут как тут, всегда с тобой, как кошелек или ключи от квартиры…

— Любит, говорите? — задумчиво произнесла Надежда, прокручивая в пальцах нож и вилку. — Значит, и у него мотив был…

— Это вы о чем сейчас, Надежда? Какой мотив? — снова удивленно уставился на нее Саша. — Вы какая-то вообще другая сегодня. Абсолютно загадочная. У меня даже сомнение закралось — вы ли та самая девушка со скалкой, давшая мне спасительное алиби?

— Да я это, я, та самая…

— Так мы вроде другие вопросы обсудить хотели? Вопросы вашего трудоустройства, например…

— А, ну да. Конечно. Давайте обсудим, конечно!